Angels Don't Speak Chinese

в темной глубине соцсеток
наводил я справки как-то
о себе родном любимом

и наткнулся на́ сто веток
и пахучи кучи фактов
с жизнью вдрызг несовместимых

так прочел я что трепло я
до прямой кишки возжаждал
стать вот сука европейцем

ничего-то я не стою
как предатель русских граждан
совращенный Маском-Гейтсом

вот сижу себе на кухне
вместо "Тоторо" и "Поньо"
за каким-то вижу хером

что гнию и даже тухну
отравляя трупной вонью
тропосферу-стратосферу

так что впредь со мной ни слова
я хтоническая нежить
вдруг возьму и покусаю

людоедствующий леший
прям с полотен Васнецова
и набросков Хокусая

я больная мертвечина
так что либо мне могила
либо кол в упырье сердце

так иль и́наче причина
банить мутного дебила
для нормального имперца

я личинка либераста
и язык засунул в жопу
в уебалтике родимой

тварь очкаста и клыкаста
ждет меня костер гейропы
ну а Русь непобедима

впрочем есть такое мненье
что на вырусь не тяну я
перистальтикой не вышел

но пройдет мое мгновенье
и собою знаменую
я улет негодной крыши

рассосусь вонючей пеной
я в коллекторах отстоя
ничего-то я не стою

убегу в кусты гиеной
в либердянском сухостое
в общем это всё пустое

а пока давайте братья
улыбаться новым трупам
салоедов Украины

наши доблестные рати
всех нацистов перелупят
наркоманов пораскинут

всех подсвинков передушат
и до самого Днепра-то
как погонят пидорасов

и тогда воспрянут души
ни откатов ни развратов
Пушкин Чехов да Некрасов

перечитываю строки
тех кого я звал друзьями
хоть ты тресни хоть ты брызни

вот такие глядь уроки
в этой гулкой черной яме
что зовется нашей жизнью

Коля выйди с интернета
и с прибором блин положь ты
на безумцев грибовидных

на дворе почти что лето
но обиднее всего что
мне ни капли не обидно

дневники забытых пассий
за версту разят изменой
и лавкрафтовской пучиной

в этом биоразнобразье
я пожалуй лучше пеной
буду или мертвечиной

(нашел в черновиках)

С точки зрения патриота
я какой-то совсем урод:
не люблю государство чо-та.
А должно быть наоборот!

Не люблю, когда затхло, узко,
насьональных чуйств духоту.
Где-то между эстонцем-русским
по большому хожу мосту.

Или так: во тьме окоема
я верчу штурвал корабля
меж тентаклей Белого дома
и небритых щупальц Кремля.

Или так: на менталитеты,
наплевав, по родной грязи
отползаю я Алитетом
на вершину местной Фудзи.

Таковы уж мои досуги
в этой страшной подлунной мгле
чуть подальше от Кали-юги,
чуть поближе к Святой земле.

Мудаком я бывал частенько,
и — такая вот сука жизь! —
что едва погрешишь маленько,
и уже ты буквально слизь.

Слизи тоже бывают разны:
мой дружок учудил разок —
и теперь он вполне заразный
из уретры больной мазок.

Это надо ведь потрудиться —
в исполненье заветных грез
выделеньем переродиться
из припухлых детских желез!

Попаданцам несладко нынче:
То ты слизь, то чего кусок,
То блевотина (бывший блинчик),
То и в вечность густой плевок.

Мне б из слизистого кошмара —
Хоть в рождественского гуся!
Ох ты блин, колесо сансары,
На какой ты хрен котисся?

Всё вокруг меня как в тумане!
Блин мой комом который том!
Я осталась злодейкой в романе —
но никто не помнит, в каком!

Мне метаться дурой отныне
По писулям Тунсю-Мунсю!
Чувств-гормонов цунами нахлынет —
И поглотит, бедняжку, всю!

Я могла бы служить в разведке!
Я могла бы учить урду!
А теперь я выхухоль в клетке —
В романтическом, мать, бреду!

Так в сиропе розовых сопель
Утопает юность моя!
Я квадробер, я гонобобель
Небожижного небытия!

Явь поманит, но вновь обманет!
Я попала в ромфантдурдом!
Я осталась злодейкой в романе —
и никто не вспомнит, в каком!

Я — список кораблей. Собою недочтен,
Лекарством от тоски растекся по странице,
Наскучил сам себе. Как люто клонит в сон.
И мой святой Грааль незнамо где томится.

Настали времена: что ни окно — стена.
Молчание сверчков идет за добродетель.
Сужденная жена молчком осуждена,
И кто не прокурор, тот, стало быть, свидетель.

Во змеевом году в священный месяц морт
Ежевечерне яд заглатываю с чаем.
На кораблях полно каких-то зверских морд,
Они орут: где порт?.. Я им не отвечаю.

История опять кровь месит с молоком,
Могла б себе лететь, но бегает по кругу.
Спасибо и на том, что не легла ничком.
Когда горит Рейхстаг, дай прикурить друг другу.

Где были стаи няш, теперь отряды нях.
История в огне. Вот Гегель, Гоголь, Моголь:
Три пламенных волхва на трех бухих конях
Плюс волочится Смерть побитая поодаль.

На кораблях мятеж, галдеж, и — боже мой,
Хотелось взять Берлин, да фиг, не проканало.
Эй, карма за кормой! Плывем уже домой!
Я — список кораблей. Дожать бы до финала.

И переплыть финал. Не многого ль хочу?
По палубам стучу, гуляя в лунном свете.
Мой флот не проведешь. Скажите палачу:
Мы будем йо-хо-хо, покуда дует ветер.

Десять дней вдалеке от дома,
Но не в отпуске, а в больнице.
Всё, что было мне тут знакомо,
Не успело переменится:
Мчит дорога, и до порога
Всюду знаки родного мира
Без подлога. А что тревога
Раздирает мир до надира —
Это эхо моих историй,
Битый месяц на дне колодца,
Это шторм на Внутреннем море:
Побушует — и разойдется.

И я еду домой в пейзаже,
До которого из палаты
Так мечтал дотянуться. Даже
Лбом в окошко, подслеповато
Щурясь в оба, в пылу озноба,
Отпуская в полет сознанье
По сугробам, церквям, трущобам,
Я срывался, и расстоянье
Разбивало меня в щебенку,
Будто мне не уйти отсюда,
И с беспомощностью ребенка
Я не верил ни в даль, ни в чудо.

Белый снег на черном асфальте.
Черный снег на белом просторе.
Утром в чаячьем хлестком гвалте
Я очнулся. Был штиль на море.
Свет глядится в людские лица,
Растекаясь по небосводу,
И больница мне только снится,
И я верю в свою свободу.
Что там будет, я знать не знаю,
Но уже распахнулись двери,
И оплакивают трамваи
Все страдания, все потери.

бессмысленно спорить с людьми
у которых

национальность
религия
гражданство
самоощущение
и другие болезни

диктуют позицию по

аду
боли
крови
смерти
и дьяволу

всех жалко
кроме дьявола
но его как раз и не существует

Был апостол Павел дурак. Запишите, детки, в тетрадки.
Христианство всё шло, бродило да практически вышло вон.
Кто великой жаждет любви, поливает кровищей грядки.
Глядь, чего там растет! Не грядки — просто ядерный полигон.

Без потерь не улучшить мир, не избавить от всей заразы.
А имея любви, не имея... Был апостол Павел дурак.
Разожмурься и посмотри на пейзаж Украины и Газы.
Как иначе? Чего заткнулся? Как иначе-то, сука, как?

Ну так что, господа свои, — за грядущее? За идею!
Куст в огне — кресты на Голгофе — в черепушке гитлеркапут.
Был апостол Павел дурак. Есть и эллина, и иудея,
Даже если там по-другому: шлепнут, знаешь, не там, а тут.

Согласно паспорту, гражданству,
Наречью, долгу пред детьми
Все разошлись по государствам
И стали патриотами.

И их мотив понять несложно,
Дуда в руках или гармонь:
Чужих — пожалуйста и можно,
А наших только пальцем тронь.

Так в сердце в свой народ влюбленных
Под грозный рокот новостей
Стучится пепел осажденных,
Дотла сожженных крепостей.

А мы стоим на перекрестке
Двух тысяч с придурью дорог,
Неповзрослевшие подростки,
Не подводящие итог.

И хуже горького лекарства
Клок света в черной истине,
Что патриот ты только царства,
Которого на свете нет.

Как говорил Румате Мара,
Устроит всех такой финал:
Признать на нарах Арканара,
Что ты всё это выдумал.

Ступай окольными, глухими,
родными ты под стайный вой,
Прими же почву, кровь и имя,
Чуй государство над собой,

Ступай окольными, глухими,
Будь счастлив общею судьбой,
Прими же почву, кровь и имя...
— Прости, не буду. Я не твой.