Что такое "И Цзин" и как вообще происходят чудеса, я понял чуть позже, когда зимой бедного года на центральном рынке города Таллина увидел на книжном развале средней толщины серую книжку с нарисованной на обложке непонятицей. Продавец выдыхал в вечность алкогольный пар и смотрел на меня недоуменно. Я быстро спросил о цене. "Крон десять", - сказал он. Это были практически гроши - книги тогда стоили в 3-4 раза дороже. Он явно не знал, зачем привез эту непонятную книгу и что с ней теперь делать. Это знал я. Прошло несколько лет прежде, чем я увидел у нас в городе еще одно переиздание докторской диссертации Щуцкого с переводом "нашего памятника" и подробными комментариями к каждой гексаграмме и каждой черте - "по Вань И, Ван Би и Ито: То:гай".
В 1928 году, за десять лет до расстрела Щуцкого, академик Алексеев написал про своего ученика историю-шарж - вот такую:
Студент Чу родился весь в гриве: копным-копной налипли кружки волос... Мать считала это неблаговещим. Как раз зашел хэшан, посмотрел и блеснул зубами. Сказал: «Твой сын будет учиться у лысого». Тогда успокоилась.
Чу был человек неистовый. В возрасте «слабой шапки» схватывал, бывало, в руки инструмент вроде цинь, но вышиной сажени в две и начинал безумно водить огромным луком по натянутым канатам. На дворе выли псы, слетались кричащие вороны.
Потом Чу научился где-то писать ханьские знаки. Пришел раз домой, взял швабру, окунул ее во что-то такое-этакое и давай писать: вмиг потолок и стены покрылись, как говорится, «следами». На пол — кап-кап-трр! — текли слюни вдохновленного.
Чу знал толк в гравюре. Брал у сапожника нож и начинал крутить по бесчувственному дереву... Крах-крах!.. слышали все вокруг, но подходить боялись: Чу был силен и крепок. Один раз награвировал бессмертного. Сделал три слоя, как в слоеном пирожке, — глядевшие не могли раскусить, в чем дело. Тогда Чу с размаху всадил в последний пирожок свой нож, рванул раз, рванул два — а глаза уже сияли. Стоявшие разняли скулы.
Чу читал хорошо: много помнил, хорошо толковал. Однако порой приходил в раж, брал слово на язык и носился как ураган, танцуя, как он сам говорил, «вихрь», и все объяснял слушавшим и неслушавшим через это слово. Оказывалось, что инь — это чернильница, часы, ножницы и изумруд, а ли — это Исакий, Кронштадт, Александрия. Слушавшие дивились. Однако ругать не смели: Чу умел доказывать твердо.
Чу предался тайной секте Синих Чулков. Бывало, с безумным взором наденет синий чулок и бормочет заклинания. У соседа была дочь, у которой давно уже пропал синий чулок. Вот как-то раз сосед, увидев, что в комнате Чу рычит и гудит синий чулок, испугался и сообщил начальству. Разрезали чулок, повели студента, сто раз отпирался — не помогло. Тогда Чу потребовал у красившего стены маляра кисть и написал стихи: «Синь-синей небо-лазурь, глубоко — ах, не сказать. Чист-чистым Чу-человек, держащий его — лишь черт».
Чиновник испугался: он сам был в секте Синих Чертей, а на «дороге стоявшие» не одобряли. Отпустил студента.
Послесловие рассказчика: Синий бессмертный, синий чулок, синее небо — как все это в одном Чу слилось! А грива-то косматая с рожденья! Кто видел цилиня, тот может тайно понять перворождение Чу.
Вы, нынешние! Жутко!
Я помню эти строки, они были в той статье Кобзева. Но сегодня перечитал - и комок в горле. "Тайная секта Синих Чулков" - это наверняка междусобойная шутка про тайные общества, с которыми игрался антропософ Щуцкий по прозвищу "фра Щуц". И в 1938-м "взяли" его по делу "советских тамплиеров", как анархиста-террориста (ну и шпиона, кажется, после командировки в Японию-то). И убили. Со всеми его знаниями, со множеством языков, с буддийской мистикой, с непереведенными китайскими стихами и каноническими книгами. Перевод "Баопу-цзы" Гэ Хуна утрачен - потом его наново переведет Евгений Алексеевич Торчинов. Остались только чуть стихотворений - и, конечно, "И Цзин".
В Википедии, как я увидел только сегодня, есть адрес Щуцкого: улица Офицеров, ныне Декабристов, дом 9. Вечером 31 июля я проходил мимо этого дома. Может быть, именно в нем был книжный магазин, где я нашел томик Идзуми-сикибу. Или рядом. Да и, наверное, неважно.
Я не знал Юлиана Константиновича лично, и не мог знать. Наверное, это неправильно - ощущать в такой ситуации, что этот человек в чем-то - твой учитель, потому что, как ни странно, ты очень многим обязан лично ему. И все-таки.
