Очень адекватный маст-рид для того, кто все еще хочет стать писателем. Я внесу свои глупые три сольдо: не согласен и согласен. С обоими.
Конспективно, ибо разбегаться мысью по древу нет никакого желания. Во-первых и меньших, я совершенно не уверен в том, что древние, скажем, греки мыслили и чувствовали не так, как мы. Более того, я категорически уверен в обратном (солидаризуюсь тут "с Вольтером или Алдановым, то есть с писателями XVIII века"). Да, культуры менялись, какие-то понятия в языках наличествовали, какие-то отсутствовали. Но важнейшие константы - любовь, смерть, страсть, выгода, злость, здоровье, доброта, - сохранялись, а значит, иную психологию по крайней мере можно смоделировать и понять, приложив к тому усилия. (Вот если бы мы столкнулись с бессмертным народом, да, его психологию нам понять было бы то ли трудно, то ли невозможно.) И еще - сам механизм работы сознания не менялся. Не содержание сознания - чем только не забивали его, как мусорный бак, - а принципы функционирования оного бака: засорение, сортировка, утилизация и так далее.
В этом смысле пример Нуссбаум иррелевантен. Тут достаточно знать историю, чтобы понять,
Но это всё полбеды. Во-вторых, по большому счету невозможна не только вменяемая историческая, невозможна любая вменяемая проза про героев, извините, с мыслями. Мы не можем достоверно описать героя как целостное существо. Легче всего описывать героя умного и рассудительного; вообще, чем ближе к нормальности и адекватности, тем легче. И чем дальше от адекватности, тем труднее, потому что мы должны описать мотивы героя - а их фиг опишешь иногда. Даже свои - самому себе. Человек не думает всё время так, чтобы его "мысли" можно было описать. Иногда человек подобен Богу или буддистской пустоте, и тогда между его восприятием и реакцией нет ничего, ибо выбор уже совершен и забит не в содержание, а в форму сознания. Куда чаще человек подобен монстру, и тогда между его восприятием и реакцией есть зияющие провалы, которые опять же описать невозможно. Заметьте: когда в литературе описывается, допустим, жестокое убийство или насилие от первого лица, описание сплошь и рядом превращается в перечисление действий. Что и понятно: о чем может _думать_ человек, убивающий ближнего ради денег? Какой вменяемый поток сознания может быть у насильника? (Набоков, "Волшебник", - перечисления, украшенные стилем.) Это, конечно, экстремумы, но (а) литераторы любят экстремумы и (б) и куда более обыденные действия часто совершаются с такими же провалами в области мотивации, и провалы эти неописуемы во всех смыслах слова.
Эрго, вменяемая проза существует на очень ограниченном пятачке. Вот поэтому, я думаю, прав Роман Шмараков: описание в анфас - невозможно. А в профиль - да. Мне очень нравится в этом смысле Штирлиц в "Семнадцати мгновениях", да и в "Исаеве". Это такой персонаж-бездна, который по положению не может, как правило, даже сказать ничего такого, что выдало бы его истинные мысли-чувства. Зритель потому обязан проявлять эмпатию, иначе глубинные мотивы персонажа останутся неясны. Никакого анфаса, только неясные профили на стенах пещеры.
Примечание: не надо думать, что я отношусь к сказанному серьезно. Никакого анфаса. И вообще, я ушел работать :)
