Началось все с некой католической церкви, в которой снимали кино. По сну получалось, что снимали его в "старом" помещении, из которого дверь наподобие японской (отходящая вбок) вела в новые помещения, где прихожане молились как обычно. В "старом" царил беспорядок, повсюду были раскиданы какие-то вещи. И я точно знал, что именно здесь в свое время сняли полузабытый, но имевший большое историческое значение фильм с Анук Эме и каким-то знатным французом (Монтаном?) в главной роли.
Потом в церкви началась съемка, и через упомянутую дверцу мы с неким японцем вышли в "новую" ее часть, а потом и на улицу (малабарской столицы). Японец этот казался моим университетским сэнсэем, но в некоторых ракурсах был вылитый Харуки Мураками (в каких - будет ясно позже). Мы говорили с ним про эту церковь, я пытался вставлять в речь японские слова. Я припомнил, что именно в этой церкви сняли недавний нашумевший, и опять-таки полузабытый, но очень важный фильм в жанре "киберпанк" под названием "The Sands of Time" (мелькают кадры: какие-то быстрые виртуальные перемещения, чуть не драки); получалось, что церковь сыграла большую роль в истории кинематографа. Японец, оказывается, относился к "Пескам времени" более чем скептически.
Мы свернули куда-то и пошли через двор; нужно было перелезть через забор - по ветвям почти баобаба какого-то. Я полез наверх, сэнсэй поднял голову - и я обнаружил две вещи: что он - Мураками, и что я перебрался на черную гранитную ветку, которая является ветвью монумента, олицетворяющего японскую литературу.
Выглядел он так: четырехгранный столб темного-серого камня, от навершия которого отходит вверх и в стороны множество "ветвей", толстых и тонких, подлиннее и покороче (так растут некоторые деревья после глобальной обстрижки). Каждая ветвь обозначала направление, созданное тем или иным писателем; соответственно, ее длина и толщина говорили о значении его произведений. Некоторые ветви были странными, на одной, например, был изображен небольшой старичок, вроде духа дома.
Самое интересное было вот что: у основания "ветвей" на трех углах столба имелись инкрустации, обозначавшие, как я знал, отражение японской литературы в трех крупнейших японских школах мысли (а что это значит? Синтоизм, буддизм, христианство?). "А что с четвертой?" - подумал я и обошел обелиск, с которого к тому времени слез, кругом. И увидел, что с четвертой стороны скульптор высек лицо человека, который, таким образом, помещался в основании японской литературы. Совсем молодого, и рядом было его имя. Ypatio Aldalion. Я понял тут же, что японцы называют его "Ардарионом". (Насчет "Ардалиона" я понял, уже когда бодрствовал.)
Мы перелезли через забор - и я проснулся.
