Поэма называлась "Лошади" и представляла собой бесконечный белый стих, пронизанный особым ритмом и насыщенный загадочными русскими словами, ударения в которых я расставлял именно по ритму (слово "нидзэн", кажется, вогнало меня в ступор, и я решил: "Все равно сон. Буду молчать - и будь что будет", - но тут Быков повелительно сказал: "НидзЭн", - и я продолжил). Белый стих перебивался вставками на иностранных языках и перешел в конце концов в немецко-голландскую газету, которая на второй странице снова оказалась русской. Помню "основной образ поэзии Быкова - прокрученные через мясорубку овощи, падающие в землю и исчезающие в ней", а также внезапно появившегося в поэме главного дегустатора австро-венгерского двора начала XX века Адриана Кинтаки.
Быков между тем одобрительно слушал, потом созвонился с супругой по мобильному телефону и сказал: "Да, я знаю, знаю. Зря мы ели эту селедку. Тухлая была селедка..."
Извините, если кого обидел (с)
:)
